За восемь лет, предшествовавших 1935 году, более миллиона китайских мигрантов прибыли в Шанхай из прилегающих провинций, увеличив население до 3,5 миллиона человек. Для сравнения, нью-йоркский Нижний Ист-Сайд был просторным. В 1935 году в Шанхае на одну квадратную милю приходилось 129 583 человека, и за пять лет он достигнет удвоенной максимальной исторической плотности населения самого многолюдного района Манхэттена.
Ситуация была полностью рукотворной. В XIX веке лидеры иностранных поселений сопротивлялись всем попыткам расширить периметр Шанхая, мотивируя это тем, что компактный город легче защищать. На самом деле они усвоили тот же урок, что и Сайлас Хардун за несколько десятилетий до этого: политически закрепленный барьер на пути роста привел к тому, что их владения недвижимостью выросли в цене, зачастую в геометрической прогрессии. На пике их престижа и влияния в Шанхае никогда не было более 70 000 иностранцев, что составляло всего 3 процента от общей численности населения. Во Французской концессии, которой управлял генеральный консул, подчинявшийся парижской набережной д'Орсэ и обладавший полномочиями колониального губернатора, из полумиллиона жителей только 2 342 были настоящими французскими гражданами. (На самом деле во "Френчтауне", как его стали называть, французов было больше, чем англичан). Из 1,12 миллиона жителей Международного поселения только 38 015 были иностранцами, причем подавляющее большинство из них составляли либо японцы, либо белые русские без гражданства. Меньше чем один из десяти иностранцев имел право избирать четырнадцать руководителей Шанхайского муниципального совета, которые называли себя просвещенными надзирателями аристократической республики (в отличие от паразитирующих олигархов полуколонии промышленно развитых держав). Экономическое ядро крупнейшего города Китая оказалось в руках всего 3 852 избирателей-некитайцев.
Специальный выпуск журнала Fortune, посвященный Шанхаю, который должен был появиться на газетных киосках по всему городу в апреле 1935 года, подводил итог сложившейся ситуации:
Шанхай, пятый город Земли, мегаполис континентальной Азии, наследник древнего Багдада, довоенного Константинополя, Лондона XIX века, Манхэттена XX века - где на двенадцати квадратных милях мутной земли в устье желтой реки уживаются империи мира, - уникален среди городов. Земля Шанхая посвящена безопасности.*
Эту безопасность, отмечали авторы "Форчун", гарантируют катера иностранных держав, стоящие на якоре в реке Уангпу, дубинки муниципальной полиции и винтовки добровольческого корпуса.
Fortune также привел манящую в разгар депрессии выдержку из годового бюджета типичного тайпана. Менеджер иностранной фирмы мог рассчитывать на зарплату в 25 000 долларов (США), не облагаемую налогом, на которую можно было купить от десяти до двадцати домашних слуг, членство в нескольких клубах, плавучий дом и новый Ford или Buick с водителем.
"Холостяк, - утверждал журнал, - скорее всего, будет жить в одной из новых шикарных квартир сэра Виктора Сассуна". Женатые мужчины могли рассчитывать на 250 долларов в месяц за аренду дома на окраине Френчтауна с двумя или тремя акрами земли. Еще одной значительной статьей расходов были "развлечения" ("самая большая статья: спиртное"). В самом низу бюджета значился заголовок: "Благотворительность: небольшая статья".
На фоне цветных фотографий стройных китаянок в шелковых платьях, некоторые из которых были топлесс, главная статья, озаглавленная "Шанхайский бум", выделяла отель Cathay как "одно из самых роскошных общежитий в мире, соперничающее с лучшими на Манхэттене и предлагающее манхэттенские цены". Указывая на то, что акр земли на Бунде, стоивший 68 долларов в 1843 году, в 1935 году оценивался в 1,43 миллиона долларов, газета далее отмечала, что тот, кому хватило дальновидности перевести свои деньги из американских акций в шанхайскую недвижимость, за семь лет удвоил бы свое состояние.
"Один человек в мире действительно сделал это", - заключают авторы Fortune. Им оказался:
Багдадский еврей по расе, хотя формально англичанин по рождению. Сейчас он риелтор № 1 в Шанхае, живет в башне своего отеля Cathay, устраивает дикие, роскошные и удивительные вечеринки, имеет единственного в городе светского секретаря и уезжает в Англию или Индию не более чем на несколько месяцев, которые ему позволяют британские законы о подоходном налоге... Он оставил свой отпечаток на Шанхае в виде возвышающихся громад своих зданий, он нашел убежище для своего богатства, и он велик.
На первой странице отчета была помещена черно-белая фотография сэра Виктора, с костяшками пальцев, сложенными на трости из слоновой кости, в мягкой фетровой шляпе, двубортном костюме и с широчайшей улыбкой.
Все оказалось не так просто, как изображали писаки из "Фортуны", но, как знал сэр Виктор, ничего стоящего не бывает просто. Да и будущее не было столь радужным, как его рисовали. Соленые полосы на его некогда черных с перцем волосах - белые начали появляться пять лет назад, после взрыва на шахте возле "Катея", - свидетельствовали о его беспокойстве.
Впервые он узнал о потенциале Шанхая в 1903 году. Только что окончив Кембридж, он отправился в неспешное путешествие по владениям Сассунов на Дальнем Востоке. В Индии он остановился на вилле своего дяди Джейкоба, где с удовольствием возился с веретенами на хлопчатобумажных фабриках David Sassoon & Sons в Бомбее, находя при этом предлоги для игры в поло с местными кавалеристами. Шанхай пришелся ему по вкусу. Его любимый дядя Дэвид, хотя номинально и был менеджером в компании "Э.Д. Сассун и Ко", сделал своей настоящей профессией извлечение выгоды из удовольствий китайского побережья - непутевый "Нанки", как Виктор называл его с детства, приводил его на песнопения в охотничий клуб Paper, знакомил с монгольскими пони на ипподроме и показывал, где можно найти ножи с нефритовыми ручками и табакерки из слоновой кости, коллекционирование которых превратилось в страсть.
На третьем этаже Сассун-хауса Сайлас Хардун, многолетний управляющий недвижимостью фирмы, убедительно предупреждал его, что японские фабрики понизят цены на текстиль по всему миру, используя огромные запасы дешевой китайской рабочей силы. Но Виктор был более внимателен к рассказам Хардуна о богатствах, которые можно заработать на шанхайском рынке недвижимости. Его покойный дед Элиас, как понял Виктор, проявил дальновидность, купив первоклассную недвижимость на Бунде.
После пребывания на Дальнем Востоке Виктор вернулся в Англию. Хотя его уже называли самым перспективным представителем четвертого поколения династии Дэвида Сассуна, в молодости он больше интересовался высокими скоростями, чем высокими финансами. В Лондоне он обременял себя долгими счетами у портного и виноторговца Нанки и приобрел репутацию безрассудного водителя; он щеголял в Брайтоне и Аскоте, где его можно было увидеть вылезающим из родстера в шляпе и утреннем пальто, с моноклем, вставленным в слабый левый глаз. Больше всего он любил новый вид спорта - авиацию. Воодушевленный тем, как Луи Блерио пересек Ла-Манш на моноплане, Виктор стал
